ef525785     

Исаков Геннадий - Как Козлодоев Влюбился



Геннадий Исаков
КАК КОЗЛОДОЕВ ВЛЮБИЛСЯ
Аскольд Васильевич Козлодоев заболел. На него свалился грипп, а он с
детства не переносил его. Кости болели, кожа излучала жар, все ныло,
настроение опаскудилось. Он лежал измученным трупом с красными бесноватыми
глазами и сопливым носом, зарывшись в свалку из одеял и телогреек. Лекарства
никакие не принимал, потому что издавна принимал медицину за вредное
шаманство, которое только мешает перестройке организма для борьбы с
болезнью. И действительно, в нем что-то происходило, очень похожее на
сплошной разлад. Что-то там не получалось.
В общем, Козлодоев приготовился помирать. Дядя Федя и инженер Петрович
привели к нему старую старуху пенсионерку, чтобы та присмотрела за дураком.
- Васильевич, - сказали ему, оцепенело уставившемуся на ветхое
создание, - это Софья Алексеевна. Она ухаживает за сомнительными.
- В каком смысле? - Помрачнел больной.
- За покойниками. - Неожиданно здраво разгяснила свой профиль старуха.
- Которые пока живые.
- Из монастыря, что ли? - Осатанел и удивился Козлодоев говорящей
кукле.
- Напрасно ты так. Потом еще спасибо скажешь. - И ушли, как бросили на
произвол стихии.
Они все это сделали напрасно. Видно, чтобы смерть не показалась
сахаром. Что тут началось! Старуха, оказывается, знала полтора миллиарда
слов и время зря тратить не собиралась.
- Как тебя зовут-то? - Спросила, снимая шляпу и пальто, под которым
скрывалось нахальное платье. Увидела зеркало, подбежала, прихватив свой
саквояжик, и тотчас же принялась гримасничать и рисовать узоры на лице
прошлогодней фиалки. И вытряхнула довольно много слов о благотворительной
роли красоты женщин в излечении мужчин. "Вам на благо нас не жалко".
- Еврейка, небось?
- С чего это?
- Говоришь, как Голда Мейер.
- Я ассирийка.
- Да таких и не бывает. Меня зовут Аскольдом.
- Господи, какая мерзость! Скалы и лед. Ты не варяг? "Мы в море
родились, умрем на море!" - Фальшиво пропела. - Мама-то как звала?
Она подошла и поразила. С плеч падает цыганский платок. На смуглом лице
синие губы, на вековых щеках румяна, в ушах по канделябру. Накладные
ресницы. А волосы! Есть игрушка такая. "А-а-а!" - кричит черт, выскакивая из
ящика. Чтоб страшно стало. Точно не вспомнить, какая прическа у него на
затылке, но, наверняка, такая. К тому же у этой - неистово красная.
- Ну, и кого будем пугать?
Что на больного обижаться?
- Не смыслим, значит, в красоте и современной моде. - Констатировала
старуха. - Неудивительно. Смыслим тогда, когда существуем. Огненная страсть.
Только для бомонда. Ты мужчина или кто? А если не мужчина, то зачем ты? Эх,
сирота!
- Колей меня мама звала. А зачем ты ассирийка?
Коля был мокрый, грязный и вонючий.
- Сейчас тебя обмою. Тазик есть? А эта тряпка - полотенце? Дожил!
Никакой культуры!
- Потерпи пока гроб принесут. Уж недолго.
А ассирийка тем временем бегала по квартире, выясняя, что где лежит.
Заглянула во все шкафы, холодильник. И без конца причитала. "Кошмар!
Гадюшник! Грязь, бомжатник!" Ну еще выдавала что-то новенькое. Она знала
много слов. С головой после атомного взрыва.
- Ассирийка я затем, чтоб Вавилона больше не случилось. Жена, поди,
давно сбежала? С каким-нибудь завхозом из буфета. - Язвила кикимора. - Вон,
даже тарелок - ни одной не осталось.
- Порядок отражает комплексы души. Он ограничивает цель. В хаосе
фантазия, ни чем не скованный полет воображения. - Философски ответил
Козлодоев.
- То-то я смотрю - метла в ведре. Сразу видно - для полетов. А на кухне